знаком. — Но я хотел бы знать, за что ты ему врезал. Что вы не поделили? Уж не ту ли даму, о которой так много говорят?

— Что? — нахмурился я, не понимая, к чему клонит приятель. Неужели…

— Серова, — ответил тот, вмиг развеяв мои сомнения. — Говорят, что она выбрала тебя и…

— Глупости, — фыркнул я. — Не собирай сплетни.

— Не обижайся. Просто люди говорят…

— А ты за ними не повторяй. Ксению со мной связывают только деловые отношения. Она ведет мой блог и пишет посты.

— И за какие заслуги ей досталась такая должность? — поддел парень.

— Спроси у моего куратора, — бросил я небрежно. — Он выбрал ее. Моим мнением никто не интересовался.

— Мне бы такую «выбрали», — завистливо протянул ведьмак. — Но нет. Наш куратор выдал какого-то странного парня, который вечно гундит и шмыгает носом.

— Главное, чтобы работу выполнял.

— Это да, — вздохнул Иван и заметил коробку, стоящую чуть поодаль на столешнице. — Только не говори, что Бета Банк…

Он не договорил, застыл удивлённо глядя на меня. А затем захохотал, ударив по столу ладонью:

— Ох… ну и дела, — с трудом произнес он сквозь смех.

— Что не так? — насупился я. — Да говори уже! Я тебя побью, если ты не перестанешь ржать.

Однако угроза не подействовала и мне пришлось терпеливо дожидаться, когда гость отсмеется и вытрет рукавом глаза.

— Да все знают, что Арсений Воронцов хотел этот контракт. А ты получил сначала внимание Алины, от которой он сох. Потом еще и контракт, который так хотел заполучить его отец. Младший говорил об этом как о решенном вопросе. Даже уже успел намекнуть, что будет лицом банка.

— Хорошо, что ты не упомянул его папашу, — проворчал я.

— Семья Воронцовых не погибла с арестом, — помрачнел парень. — Несмотря на то, что первыми они больше не будут, родственнички подсуетились. Они посетовали, что их старик давно маялся душевной болезнью. Даже добыли свидетелей того, что князь посещал лекаря без их ведома.

— О как, — я восхитился их деловой хваткой.

— Они по твоему примеру пожертвовали на строительство храма в какой-то далекой деревеньке. А также на реконструкцию здания Синода.

— Умно.

— Поговаривают, что с Арсением разорвала помолвку его невеста. Впрочем, парень особо не сожалеет по этому поводу. Семья потеряла какое-то количество денег. Но больше пошатнулось их влияние. А это куда важнее.

— Надо думать, — я глотнул чай.

— Этой змее отрубили голову, но оказалось, что осталась еще пара. Как у Змея Горыныча. — Иван изобразил рукой длинную шею и ладонью голову чудовища.

— Да понял я.

— Но знаешь, я считаю, что больше всех в этой истории выиграл только один ведьмак. И он сидит передо мной.

— О чем ты? — насторожился я.

— Ворон точил на тебя клюв. Но обломал его до того, как он смог тебе навредить. Это ли не чудо, брат?

— Пожалуй так, — я слабо улыбнулся.

— Так ты не скажешь, что с братом не поделил?

— Кажется, у меня началась звездная болезнь, — решил соврать я.

— Да ну, — не повелся друг. — Я же вижу, что ты как был увальнем из Мурома так им и остался.

Я попытался придать лицу надменный вид и с пафосом произнес:

— Выбирайте выражения, мастер Пожарский. Я могу оскорбиться.

— Ну, давай. Я прям посмотрю на это представление, — хохотнул парень. — И не забудь крылья выпустить. Я страсть как хочу на них взглянуть.

Я помрачнел, и парень напрягся.

— Что не так?

— Я немного сорвался на тренировке. И сил у меня сейчас не так много как хотелось бы.

— Хотел бы я посмотреть на твоего братца после этой «тренировки», — вздохнул Пожарский и вскинул руки в жесте капитуляции, — молчу-молчу. А силы хорошо восстановятся после баньки.

— Думаешь?

— Уверен, — он с готовностью вскочил на ноги и поправил на груди куртку. — Собирайся. Мы едем в бани, где тебя отхлещут вениками и напоят лучшими настоями, которые предлагает наша великая Империя.

— То есть морозовский сбор не брать? — спросил я.

— У меня с собой есть, — хитро сказал парень и показал на кисет, который я подарил ему в Пожарской деревне.

— Все так же наполняется? — уточнил я.

— Понемногу, но всегда хватает, чтобы выпить пару кружек в день. Марья обычно требует кисет на девичники, где угощает нескольких подруг. После таких посиделок мешочек пустеет на день-другой. Но мне все же кажется, у тебя состав чуточку иной. Более терпкий.

— Может быть, — не стал спорить я.

— Многое бы отдал, чтобы узнать, где ты добыл такой кисет. Он и впрямь волшебный.

— В запасах у Морозовых хранился.

— Не жалеешь, что отдал?

— Если не нужен, то верни, — предложил я и усмехнулся.

— Не, это так не работает, — покачал головой парень и быстро убрал кисет в карман. — Марья меня прибьет.

— Как там ее поклонник? — спросил я, чтобы не быть невежливым.

Парень нахмурился и потер лоб, словно у него заболела голова.

— Не знаю, с кем она встречается. Но парень хорошо маскируется. Мне так и не удалось выяснить имя.

— Надеюсь, она не связалась с кем-то недостойным, — откровенно озаботился я.

— Я тоже на это надеюсь. Мне не хотелось бы, чтобы ей разбили сердце. Моя сестра хоть и сильная, но душа у нее как у котенка — нежная.

— Котенка она не напоминает. Скорее тигрицу, — возразил я.

— Это ты не слышал, как она плакала, когда ее лошадь вывернула ногу. Не позволила усыпить животное и выхаживала ее несколько месяцев.

— Сильно.

— Мне пришлось жить при конюшне вместе с ней. Я весь пропах навозом. Еле смыл его с себя.

— Не, — я сделал вид, что принюхался, — не смыл. Я все еще чую, как от тебя пахнет…

Парень выругался, но тут же помрачнел, бросив взгляд мне через плечо. Мне даже не нужно было поворачиваться, чтобы понять — позади стояла Маришка.

Стоит ли париться

Петр внес в квартиру несколько чемоданов, поклонился и благостно мне улыбнулся.

— Здравы будьте, княжичи.

— И тебе доброго дня, — тепло отозвался я. — Как добрался?

— Я привез вещи, а утром загнал в гараж ваш мотоцикл. Сам на нем ехал, но был очень осторожен, Михаил Владимирович.

— Мне не сообщили, — удивился я.

— Не решились будить, — пояснил водитель. — Время было раннее. Я вернулся домой и теперь вот привез вещи. Лилия Владимировна велела передать вам…

Он сунул руку во внутренний карман куртки, чтобы извлечь конверт.

Сердце мое отчего-то сбилось с ритма. Ладони мгновенно взмокли. Письмо перехватила Маришка, помахала им перед собой и втянула в себя воздух, словно принюхиваясь к содержимому. Это поведение внезапно меня разозлило. Но я одернул самого себя. Причин для сцен не было. Я слишком хорошо понимал, что компаньонка всего лишь проверяет бумагу на остатки яда.

Иван, ничуть не смущенный присутствием посторонних, налил себе чаю и сложил стопкой два бутерброда, чтобы сунуть в рот.

— Если там ничего срочного, — начал было я, но взволнованно следящий за манипуляциями Маришки Петр покачал головой.

— Госпожа Водянова просила вас прочесть послание сразу же после получения. И дать ответ.

— У нас мало времени, — недовольно протянул Пожарский и добавил, — У Морозовых на редкость доброе отношение к слугам. Они у вас много себе позволяют.

— Просто мы не считаем их таковыми, — спокойно отозвался я. — Для меня домашние — часть нашей семьи.

— Мой отец добр с прислугой. Но они знают свое место, — проворчал друг.

— Ты сейчас ведешь себя как бабушка на лавке. Того и гляди начнешь бубнеть, что раньше все было иначе.

Пожарский ничего не ответил. А домашние не отреагировали на его высказывание.

Я забрал конверт и на секунду ощутил прохладу, исходящую от бумаги. И понимал ведь, что она пробыла в кармане водителя, а потом и в руках Маришки. Но отчетливо представил как Лилия пишет письмо, сворачивает его, проводя ладонью по сгибу, как запечатывает конверт…

— Все в порядке? — удивленно спросил Иван, настороженно следивший за мной.

— Я на минутку. Сейчас вернусь. Мариш, предложи гостю…

— Да у меня всего достаточно, — тотчас отказался от заботы друг и демонстративно отошел к прозрачной стене, чтобы рассматривать открывшийся вид.

— Угости Петра. Ему еще долго домой добираться, — распорядился я и ушел в спальню.

Тут я помедлил, глядя на конверт, а потом его вскрыл. Внутри оказалось записка и распечатанный документ. Документом было распоряжение о спонсорской помощи русальей недели от Бета банка. Его Водянова вполне могла бы выслать мне по электронной почте или подписать сама. Благо, она поднаторела в подделывании моего почерка. Но вот вторая бумажка оказалась слишком личной. На кремовой поверхности было написано несколько слов: